В одном призрак замка Бэгнольдов не обманул, в камере действительно было на что посмотреть. Из стен торчало множество цепей,  покрывшихся ржавчиной, или может быть, это было что-то другое, но разве ребенка это волнует?  Нет, конечно.  Сначала я осматривала все девайсы, коими была оборудована камера.  О, это было действительно удивительно жуткое место,  наверное ни в одном из сохранившихся до этого времени замков нет подобных комнат.  Даже воздух там был особый — затхлость, пыль, сырость, плесень и еще что-то,  указывавшее на то, что этому месту многие сотни лет.   

Мел открыла глаза, сделав глубокий вдох. Нет,  все таки КПЗ и близко не могло стоять с тем величественным помещением. Она не побоялась применять такое описание к древней камере пыток.   Время тянулось медленно. И судя по тому что от усталости все члены наливались свинцовой тяжестью было давно за полночь. Два или три часа ночи. А может быть, Мельфида просто вымоталась за эти дни.  С тех пор, как вернулась из Норвегии, она изо всех сил старалась заново привыкнуть к Англии.  Но это было не так просто. Когда-то родная и горячо любимая страна казалась совершенно чужой,  родительский дом, в который она наведалась сразу по приезду,  в надежде ощутить сладкое удовлетворение от воспоминаний счастливого детства. Но, увы,  единственное, что испытала Бэгнольд  — пустота.   Приходя туда снова и снова, она часами просиживала в своей комнате,  перебирая старые вещи, копошась в свитках, оставшихся еще со времен обучения в Хогвартсе. Но ничего. Ни разу ее сердце не сделало лишний удар, по коже не пробежала дрожь, а по телу не разлилось тепло.   
Чужая. Чужая в своей стране, в родительском доме.  Казалось, что все  происходящее когда-то было не с ней,  а с другим человеком, тоже совершенно чужим.   
Тогда она пыталась отыскать себя в доме своего мужа.  Спала она также на своей половине.  И иногда просыпаясь посреди ночи проводила рукой по второй половине,  отыскивая Кристиана, но не находила ничего кроме холодной выглаженной домовыми эльфами простыни.  Она поднималась с постели,  брала с собой верную спутницу – волшебную палочку и до самого утра бродила по коридорам дома, или неподвижно сидела у окна.   Зря она тогда согласилась с Миллисент и уехала в Норвегию, впрочем она понимала что это было единственным верным решением.  Знала, что Миллисент делает все во благо семьи, и была благодарна хотя бы за то, что после предательства своего сына не отказалась от  невестки и еще не рожденной внучки.  Да, это был героический поступок с ее стороны. 
Бэгнольд поднялась, ходила, проводя рукой по грязным стенам,  в поисках места где по всем правилам должно было бы находится нечто вроде окна, пусть и разделенного на мелкие кубики железными прутьями.  Что было силы, она ударила кулаком в стену. На сбитых костяшках выступила кровь,  но боли не было.  «Что ты ведешь себя как тряпка, Бэгнольд.»  Сцепив зубы она еще  несколько раз наносила удар каменной стене, до тех пока не почувствовала как щиплет ссадины.  Она злилась на себя за то, что позволила себе дойти до такого состояния. Как, она, всегда расчетливая, продумывающая каждое свое действие чистокровная волшебница рода Монтегю, а теперь уже Бэгнольд могла докатиться  до бесформенной массы,  позволившей себя схватить  аврорам.  Как можно было действовать так необдуманно,  так глупо. Совсем как тогда.

Обстановка пыточной мне быстро наскучила. Да, я догадалась где нахожусь. Я пыталась открыть дверь, но безуспешно.  Разумеется, она открывалась только с той стороны,  и выбраться без посторонней помощи не представлялось возможным.  Что же мне делать?   Кричать было бесполезно,  стучать в дверь тоже.  Ведь никто не услышит.  И вообще, заметили ли мое отсутствие? Глупый вопрос, конечно заметили. Наверняка уже обошли пол дома, разыскивая рыжеволосую бестию, ослушавшуюся прямого запрета на посещение подземелья.   Но совесть меня не грызла.  Я даже находила нечто хорошее в  случившемся.  Хотя что может быть хорошего в том, что я оказалась заперта призраком, и возможно могу окончить свою недолгую счастливую жизнь,  окруженная ржавыми цепями и стенами покрытыми мхом и плесенью. Но мне было плевать на это. Мне даже было все равно, будут ли меня ругать, когда найдут.  Миллисент наверняка была в бешенстве. Ее приказы не обсуждались, а слово, произнесенное этой темноволосой женщиной с тяжелым взглядом,  считалось законом.  Но я ни в чем не виновата. Если бы не гадкий призрак,  я уже давно вернулась бы в залу. Крис не нашел бы ни меня, ни Виви, и остался бы в проигрыше.  И он бы снова считал до четырехсот, а потом искал их.  О, как же он ненавидел это, всегда старался найти первой  меня, а потом уговорить Вивьен устроить для меня ловушку.  Подобное всегда заканчивалось  ледовым побоищем. Сначала мы упорно спорили,  он доводил меня до бешенства, а я отшучивалась, совсем не контролируя своих слов.  Он мог обидеться, и уйти.  Тяжелей всего было Вивьен, ей всегда приходилось мирить нас, доказывая, что мы оба не правы. Но разве это так просто?   Хотя у нее определенно был дар это делать, и обиды не длились дольше часа.

«Все, хватит. Мель, очнись. Все изменилось, то что было осталось в прошлом, ты уже давно не маленькая девочка,  заботы которой ограничивались тем, чтобы заставить родителей плясать под свою дудку»   Однозначно, Бэгнольд  пора было приходить в себя.  Не нужно искать то, чего уже нет, а возможно никогда и не существовало.  Кроме того, с минуты на минуту должна была прийти Миллс, и волшебница знала, что им предстоит долгий и серьезный разговор.  Следовало приготовиться.
Поддавшись минутной слабости,  Мельфида наломала слишком много дров. 
О, Мерлин.  Впервые за несколько лет она почувствовала,  что может противостоять обстоятельствам.  Нашла в себе силы залатать душевные раны и продолжить дело, ради которого, будучи молоденькой школьницей, просиживала ночи, штудируя все попадавшиеся книги по темным  искусствам. Бэгнольд впервые за долгое время посмотрела на себя со стороны и ей стало противно.  Да,  она потеряла любимого супруга, осталась с маленькой девочкой на руках.  Но у нее нет поводов хоронить себя заживо,  пусть она и действительно любила его.  Да, черт подери, она и сейчас его любит. Что сказал бы он,  если бы знал, до чего докатилась его драгоценная женушка?   
Мель расправила плечи.   Давно следовало собраться.  Она вспомнила, что до сих пор не вырезала семью палача,  казнившего ее мужа. У нее на это не было времени — из места приведения в действие наказания  Мельфиду и Вивьен сразу же доставили в Норвегию, в родовой замок, принадлежавший роду Бэгнольдов  не менее  пяти веков.   
Ублюдок до сих пор спокойно ходит  по земле,  трудится на работе, приходит домой, целует свою  уродливую женушку, и своих не менее уродливых детишек.  Какое жалкое существование,  Бэгнольд просто обязана прервать его.   Прийти ночью, когда они все  разбегутся по своим комнаткам, укроются своими одеяльцами и будут видеть цветные сны.   Она придет,  позаботится о том, чтобы их никто не побеспокоил.  Первой умрет его драгоценная женушка, за тем  детишки. Один за другим.  Быстро, безболезненно.   А вот  сам ублюдок будет мучиться долго.   
Затуманенный взгляд приобрел ясность, в нем снова поблескивали искорки. Все нутро Бэгнольд предвкушало сладкую расплату. 
Загремел замок,  тяжелая дубовая дверь открылась, петли издали мерзкий скрип.  В камеру вошла, нет, влетела Миллисент. Ее глаза полыхали гневом.  Никаких приветствий и вздохов облегчения.
- Итак. Начнем с моей роли в произошедшем, Мельфида, - глухо возвещает Миллисент, - Я что, в последнюю нашу встречу недостаточно ясно выразилась? Я что, не говорила тебе о возможных последствиях, а? Вслед за мужем захотела? Или я успела тебя чем-то так обидеть, что ты решила отомстить мне, поставив огромное пятно на репутации семьи к которой ты и сама теперь принадлежишь?! 
Она повышает голос, готовая в любой момент сорваться.  Но не срывается, ведь это железная леди магического сообщества.   Мель молчит,  давая Миллисент возможность высказаться.
-  Ну же! Отвечай, моя дорогая. Я страстно жажду знать, чем провинилась и какого дементора ты творишь.
Ну вот и все,  прошла пора приветствия, теперь пора переходить к делу.   Миллс права,  Мель  совершила ошибку,  непростительную ошибку.
- Я тоже рада тебя видеть. -  спокойно отвечает она, - Нет, ты говорила предельно ясно и ты здесь не причем.  Все это банальное недоразумение. 
Не следовало искать себя там, где тебя и не может быть в помине.  Нужно было сразу прийти к Миллс, выплакаться на ее плече, выговорится.  Она бы поняла. Кто знал ее лучше, чем собственные родители? Даже Спайк не мог похвастаться  таким, хоть и всегда понимал все с полуслова.

Мииииллс. Ну где же ты?  Ты же знаешь где я! Ты же сразу об этом догадалась! - шептала я, сидя на полу и обнимая коленки.   Я никогда не любила ограничивать себя в чем либо, всегда вбивала всех в жесткие рамки, оставляя себе полную свободу действий.   Сидеть  в душной  комнате было невыносимо.  Мое настроение менялось ежесекундно. Я впервые призналась себе что жутко боюсь что меня не найдут.  Боялась что дверь не откроется, и я не смогу снова кинутся навстречу Миллс, не  смогу прижаться к ней  и сказать как сильно я ее ждала. 

Слова хлестали больнее плетей, ударов или заклинаний использующихся для пыток.  Было бы лучше, если Миллисент кричала, возможно даже отвесила Мельфиде пощечину. Но не говорила этого.  Хотя, чего уж таить, рано или поздно все должно было прийти к этому. Рано или поздно, Мельфида должна была допустить оплошность, не важно, осознанно, или нет – как этот раз, однажды  она должна была оступиться.  И это наступило сейчас.  Скованная цепью, она изо всех сил старается сдерживаться, подобрать правильные слова и возможно сгладить острые углы, о которые перетирается тонкая нить, что тянется из далекого прошлого и связывает этих двух волшебниц, стоящих по разные стороны баррикад.  Она старается, но ведь ей никогда не удавался этот фокус, и каждый раз, чаша так быстро переполняемая эмоциями опрокидывалась,  и все накопленное лилось наружу. Катилось волной, стеной, снося подчистую все что повстречает на своем пути.  Не ведая ни приличий, ни связей, ни границ.  Заставляя говорить вещи, которые  никогда бы не сказал, просто потому что никогда так не думал. Делать вещи, которые никогда бы не сделал, потому что это выходило за рамки твоего поведения.  Мельфида  крепче сжимает кулаки, а  отросшие за долгое время ногти  с силой впиваются в тонкую кожу, только желанная отрезвляющая боль не приходит. Вместо нее появляется  приторное ощущение надвигающейся бури. Видит Мерлин, вдова Бэгнольд не желала чтобы рок привел ее в камеру. Не сейчас, не так. Не за это.  Она вскакивает, гремя цепями,  делает выпад вперед, резко останавливается, будто под действием заклинания. Глаза гневно поблескивают в слабых ареолах света, что распространяют еле горящие факелы.  Худощавое тело трясет в лихорадке.  В голове роятся мысли, действия воспоминания.
- Значит ты считаешь что я тебя предала.  Я намеренно бросила тень на семью, намеренно подставила тебя.  Зачем тогда ты пришла, Миллисент? Зачем ты компрометируешь себя? Ты могла не беспокоится об этом. Могла приказать своим верным псам записать меня под другим именем.  Потом выбрать одного из обливейторов, стереть память псам.  Несчастного обливейтора потом нашли бы убитым. Это с удовольствием сделал бы кто-то лояльный семье, чтобы сохранить твою репутацию.  Все концы были бы опущены в воду, никто ничего не узнал.   И тем не менее ты приходишь сюда. Я часть семьи?  Не самая лучшая, и я это знаю. – она вздыхает,  ей сложно говорить, сложно перестраивать слова, голова с трудом соображает.   -  Я освобождаю тебя, Миллисент, от этого долга. От того обещания. – Мел  слегка прищуривает глаза, всего на пару сантиметров подается вперед. – Разве нужно соблюдать  это, спасать предательницу, очернившую славный род Бэгнольдов?   
Говорит, слышит свои слова, с трудом узнает свой голос.  Ее заносит совсем не в ту степь. Она понимает, что едва начав говорить она уже сболтнула лишнего.  Снова переступила все допустимые границы.  Все рушится на глазах, и если  сегодня и оставались какие-то мосты, то  после сказанного они были сожжены дотла.  Также, как выжжено все внутри у Мель, также, как  сегодня выжжена почти вся Англия.   Она бы и рада остановится, найти целую щепку, но увы, это не представляется возможным.  Слова сами находят друг друга, сталкиваются, цепляются, складываются в длинные предложения, один за другим составляют какой-то глупый  текст, и так же самостоятельно слетают с губ полубезумной ведьмочки.  Натура, прятавшаяся все это время берет контроль над ситуацией, отправляя чувства и разум куда подальше. 
-  Ты думаешь я не помню что ты  мне тогда говорила?  - вопрошает она, глядя в глаза Миллисент, и одновременно взирая куда-то в даль -  О, Моргана,  я помню каждое слово. Черт, ты понимаешь, Миллисент, каждое слово которое ты мне сказала в тот вечер. «Однажды я не смогу простить тебя за очередную ошибку. Помочь – да, милая, ты всегда
можешь на меня рассчитывать. Простить – нет,  потому что ошибки совершаемые человеком намеренно и осознанно прощать нельзя – в таком случае он ничему не учится».  Помнишь? Я ничего не перепутала, нет?   Ну, конечно же, не перепутала, потому что до сих пор эти слова звучат в моей голове. Я пронесла их через года, через все, что прошла.  Когда ты просила меня не влезать ни во что,  не подставлять семью, я обещала сознательно этого не делать,   я обещала.   
Она нервно дергает плечом,  тяжело дышит,  речь произносится слишком быстро, чтобы  можно было что-то возразить или как-то прервать ее.  Даже несколько бессвязно, но зато с горячностью, которая так свойственна Мельфиде.  А Миллисент? Разумеется, она остается неприступной.  Она слышит, и может быть хочет , в чем Мел сильно сомневается, простить, но это.. слишком противоречит ее устоям.  Все сказанные слова разбиваются как корабли о рифы. 
Глубокий вдох выдох, первая волна проходит, оставляя за собой осколки, щепки и сломанные доски корабля, который впору бы называть «кораблем надежд» Только сейчас ведьме удается сызнова взять под контроль свои чувства и эмоции,  она замолкает.  А еще злится,  захлебывается в невыражаемой, глухой ярости но молчит.  Если бы она стала все объяснять,  это выглядело будто Мельфида Бэгнольд оправдывается.  Это не допустимо. Бэгнольды не оправдываются, даже те, которые носят эту фамилию не с рождения, но по праву.   Иначе этот человек не имеет права носить эту благороднейшую фамилию. Мельфида отворачивается  к отверстию в стене, пафосно именуемому тюремным окном,  и  лунный свет крошечными полосками падает на ее когда-то красивое, а сейчас бледное и изнеможденное лицо.

Я киваю головой, молча соглашаясь со сказанным.  Упираюсь взглядом в коленку, на которой несколько минут назад красовалась содранная кожа.  До сих пор всхлипываю, и в тот момент мне было ужасно стыдно что Кристиан видел мои слезы.  Я столько всего терпела,  стараясь доказать что я равна ему, а теперь он видел мои слезы. Вернее, тогда видел. Сейчас, этот человек уже ничего не был в состоянии видеть.  Милли обработала мою ранку, заживила ее с помощью всего пары заклинаний, еще и одежду избавила от пятен крови,  которые могли выдать мои проступки перед родителями. Я не боялась, но слушать многочасовую лекцию о своем поведении в тысячный раз не хотелось.  Я любила Милли,  больше чем кто может представить. Она была для меня как мать, но с более дружескими отношениями, и относилась ко мне с большим пониманием.  И скажи мне кто-то восемнадцать лет назад что все так закончится, я бы не поверила. Покрутила бы пальцем у виска,  и  бросила бы в глупца чем-то тяжелым, по крайней мере тем, что смогла бы поднять.  Не могла я тогда и подумать..

… что наши дорожки так разойдутся.
- Ты думаешь я не понимаю ничего.  Что я так и осталась той семилетней девочкой, ослушавшейся  твоего слова и оказавшаяся взаперти в темном подземелье? – нервно сглатывает,  но комок появившийся где-то в горле мешает говорить твердо.  Голос получается надломленным, охрипшим. – Ошибаетесь Министр.  Как я уже сказала, от обещания данного Вами тогда, я Вас освобождаю. Вы вправе не помогать мне, а чтобы не пятнать Бэгнольдов…  - криво улыбается, по-прежнему глядя куда-то в пустоту.  – Я говорила что можно сделать, впрочем Вы и без меня это знаете..
Она не договаривает до конца, обрывает  очередную бредовую речь на полуслове.  Оборачивается, смотрит в холодные, словно лед глаза Миллисент.  Гордо поднимает голову,  главное ведь не сдать позиции. Все равно изменить ничего нельзя. И дело не в том, что  Мельфида почти замучила маггла, дело в другом. В том что у каждой из этих женщин свой долг. И они должны его выполнять. Дело в том, что когда интересы пересекаются, ни одна не вправе отступать, даже если очень хочется.  Нельзя прощать тех, кто однажды вонзил тебе клинок между лопаток.  Так звучит главное правило, которое за свою пускай и недолгую жизнь Мельфида усвоила, причем  усвоила его благодаря не кому-нибудь, но именно министру, нет, сейчас дело не в должностях. Благодаря Миллисент.
- Не желаешь видеть.  Хорошо.  Утром мы с Фрейей покинем фамильный замок Бэгнольдов. Мы не в праве там больше находится.   И если есть что-то, что мне нужно будет сделать за свою свободу – говори. Говори  это сейчас. Не желаю оставаться в долгу. 

В прятки в тот вечер мы больше не играли.  Я, на правах пострадавшей, выбирала дальнейшее занятия для нашего времяпрепровождения. Выбор мой, наверное такой предсказуемый, выпал на истории, и между прочим о подземелье.  Любопытство было никак не удовлетворено, а увиденное только раззадорило меня еще больше.  Самым лучшим выходом было просто рассказать.  Слушала,  внимая каждому слову, а перед глазами проплывали картинки. Вот аврор пытает темного волшебника, применившего запрещенные заклинания, но никак не желавшего признаваться в содеянном, и еще о массе других примерах. До малейших деталей  запомнился лишь этот, наверное, потому что уже тогда на подсознательном уровне знала, куда приведет судьба, и  что она оставит.