Наблюдая за развернувшимся перед ее глазами представлением, Лауфея не теряет времени даром. Вновь выхватив палочку, она зажигает огонь поочередно - сперва в печи, а потом в камине. Разумеется, из-за этого скоро в комнате станет невыносимо жарко, но саму женщину это мало беспокоило и вряд ли могло заставить действовать не по привычной процедуре. Если Эван предпочитал импровизацию, то она скорее любила делать все по установленному порядку, время от времени добавляя незначительные интересности.
Одним только движением палочки и простым заклинанием Лауфея подзывала к себе нужные предметы - длинные металлические щипцы, непомерных размеров сковородка, фарфоровые тарелки, стеклянная бутылка с кукурузным маслом, крошечные баночки со специями. Она потратила несколько секунд, выбирая нож, и решила использовать тот, который нежно называла "пила" - разведенные в разные стороны, остро заточенные зубья и правда придавали лезвию сходство с пилой.
Лауфея то и дело оборачивалась или бросала вороватые взгляды через плечо, не желая упустить ничего. Больно, Антония? Больно?
Она даже чуть отходит в сторону, чтобы получше разглядеть, как под лезвием ножа расползается, как дорогая ткань кожа, как капли крови падают на пол, впитываясь в деревянные половицы. А сама улыбается, смеется так счастливо, словно ребенок. И на ее лице нет ни единой эмоции, только тень какого-то непонятного любопытства. Так захватывающе смотреть на лицо мисс Селвин, хотя не менее приятно было его созерцать, когда Эван ранее упомянул ее ничтожную сестру. Вот, что по-настоящему больно, да?
Лауфея смотрит на кровавую "R", вырезанную на бледной спине и на какое-то мгновение, кажется, действительно задумывается о том, чтобы убить Антонию. Да, убить ее, наигравшись, это было бы неплохо. Переломать все кости, выкрикнуть: "Авада Кедавра", смотреть, как она кричит, как она умирает. Да вот только супруги Розье не имеют права этого сделать. Но лучше бы, дорогая Антония, лучше бы они и вправду тебя убили. Они бы могли сделать это быстро, знаешь, просто два слова, одно заклинание, - и тебя нет. И ты танцуешь в аду, а твое мертвое мягкое тело они закапывают в землю, радостно смеясь. Им ведь не привыкать, знаешь, сколько таких они уже похоронили в вязкой грязи, сколько тел сожгли, оставив только обгорелую плоть и груду почерневших костей. Столько, что этот запах Лауфея теперь чувствует везде, этот тошнотворный аромат обгорелого жира и сожженного мяса. И если бы ты была одной из таких жертв, Антония, если бы ты была такой же, как все они, то ты бы умерла и, может быть, если бы тебе очень повезло, умерла бы быстро. Но почему-то именно ты особенная. Ты иная, запомни это. Запомни хорошенько, потому что ты будешь расплачиваться за это.
Когда Эван освободил руку Антонии, на камине уже докрасна разогрелись щипцы, а в установленной над полыхающим огнем печи сковородке шипело горячее масло.
Лауфея прикрыла глаза и, сжав свободную ладонь в кулак, вслушивалась в прекрасные звуки - хруст ломающихся костей. Ей не надо смотреть, чтобы знать - Антония вот-вот лишится своей худой руки. Не надо смотреть, чтобы чувствовать ни с чем не сравнимый восторг.
Она открывает глаза как раз в тот момент, когда необходимо ее вмешательство. Взмахивает палочкой, шепчет заклинание - чтобы отлевитировать раскаленные щипцы к обрубку, который остался вместо руки у Антонии. Здесь нужно действовать быстро - нельзя допустить серьезной потери крови. Потому надо с величайшей осторожностью прижечь рану, наблюдая за тем, как плоть шипит, как кровь запекается, обугливается и приобретает коричневый цвет. Кухню наполняет отвратительный запах паленого - паленой кожи, мяса. Эта вонь становится просто непереносимой, но Лауфея уже привыкла, что горелая человечина всегда дурно пахнет. Отлевитировав щипцы на положенное им место в одном из шкафчиков, женщина прячет палочку, подходит к Антонии, наклоняется над ней и убирает волосы с ее лица. Вокруг стоит мертвая тишина, только слышно как шипит масло в сковородке, но и этот звук кажется уже каким-то неотвратимым.
- Бедняжка, ты, должно быть, ужасно проголодалась за все то время, что находилась в подземельях. Но мы тебя накормим. Запихаем в глотку столько, сколько сможем. - в этих словах непривычная для миссис Розье грубость, но сейчас ей нет нужды надевать маску вежливости, как нет нужды скрывать всю ту тьму, отвращение, вдохновение, что копится в ней. Она не прячется, находясь в своем маленьком мирке, не скрывается и не старается разыграть из себя что-то, она дает своему сумасшествию волю.
Она выпрямляется и берет отрубленную руку, почти аккуратно, словно та еще принадлежит к телу. Кровь капает из раны, оставляя хаотичные брызги на полу, в то время как Лауфея направляется к столу, размещенному у печи. Берет в руки нож и принимается с величайшей осторожностью снимать кожу. Затем отрезает пальцы и бросает их в стеклянный графин. Вода в нем тут же окрашивается в прекрасный алый цвет.
Далее - самое сложное. Нужно было полностью отделить мясо от костей, зачистить его и разделить на куски. Рукам становиться мокро от крови и Лауфея облизывает пальцы. Ее привлекает вкус свежей крови, у каждого человека он разен и схож одновременно. Кровь всегда сладка и отдает чем-то стальным – вкус такой, как будто она провела языком по лезвию своего ножа. Когда кровь сворачивается, она становится тошнотворной. Она гниет, становится буро-коричневой, и запах издает такой же: гниющий, мертвый, протухший. Кровь свежая, напротив, пахнет жизнью, сильной и молодой.
Лауфея крепко держит нож в руке, движения ее резки и тверды. Выражение лица у нее при этом на удивление умиротворенное. Все ее платье – светло-кремовое, надо сказать – покрывается каплями бордовой крови, ровно как ее лицо. Наконец, покончив с разделкой руки, она выбрасывает кости в камин, отставляет перепачканный в жирной крови нож в сторону и вытирает руки о подол платья.
Она доливает еще масла в сковородку и, пока оно нагревается, высыпает на стол целую горку муки. Выбивает два яйца в глубокую фарфоровую тарелку, туда же добавляет по щепотке из каждой баночки со специями и две щепотки соли. Достает палочку и, одним заклинанием взбив яйца до белой пены, снова прячет.
По рукам Лауфеи бегут струйки крови, когда она сжимает в руках удивительно ровные пласты человеческого мяса и поочередно опускает их в тарелку с взбитыми яйцами. Затем обмакивает в муке и осторожно раскладывает в сковородке. Масло шипит и пенится вокруг мяса, а кухню постепенно начинает наполнять приятный аромат жаренного.